[М-ль Люсиль]

Название: "Пять грустных солдат"
Автор: Люсиль
Фэндом: Legend of the Galactic Heroes
Пейринг: Магдалена фон Вестфален/Хильда фон Мариендорф, ОМП/ОЖП
Рейтинг: PG
Отказ от прав: все права - у Танаки
Предупреждение: фемслэш.

А мы сейчас стоим толпой, как курсанты перед учебным походом, только провожают нас всерьез, в лучшем случае на несколько месяцев, в худшем - на том свете сочтемся угольками. И я чувствую себя счастливчиком - мне что, я обязательно выживу, у меня еще дома дел по горло (как будто умирают одни бездельники и лентяи). После этой кампании дадут мне, наконец, отпуск, слетаю на Остштерн к старикам, сто лет не видались, сколько можно оттягивать? Нет, вместе с Розой слетаем, пора бы им познакомиться с будущей невесткой. Роза который месяц твердит: познакомь да познакомь меня с родителями, любопытно ей - кто они? какие они? Она же сирота, как сунули ее в детстве в казенный пансион, так до самого выпуска и продержали, семейной жизни она и не нюхала. Ей бы дальше учиться, да куда там, женщинам у нас стипендий не дают, это всем известно. Нет денег? - пожалуйте работать, барышня. Вот и вертит она букетики по девять часов в день, час на обед, два выходных в неделю - райские условия, моя милая Роза из цветочной лавки, цветок среди цветов.
Может, и правильно, что приходится сегодня прощаться всем разом, без разбора - кто высший чин, кто низший: все рядышком толпимся в зале ожидания, и не стыдно нам. Никто на тебя не смотрит, никому дела нет, с кем ты прощаешься, о чем говоришь. Дожили мы до лучших времен, при старом порядке шмыгали порою по залу такие типчики в мундирчиках, тише воды, ниже травы, выслушивали, кто что напоследок скажет, - а потом, глядишь, брали на корабле под локотки и отводили в сторонку, к стенке, за пораженческие настроения и антиимперскую агитацию. Совсем нестрашно - пять минут, и готово. Теперь не то, болтай, что угодно, обнимайся, пока есть время, до старта час, еще минут пятнадцать у нас в запасе, а потом дам и господ провожающих вежливо попросят отойти назад, за желтую линию. Процедура известная, мы с Розой через нее проходили вдвоем в прошлый раз, когда я с адмиралом Кемпфом летал и вернулся почти целеньким, переломы-ушибы не в счет. С тех пор мне повышение вышло, перевели на главный флагман, отметили, так сказать. Под белое крылышко сунули. Надо извернуться, чтобы погибнуть, а я неловок и непременно вернусь, но мне жаль смотреть сейчас на Розу: она улыбается, а глаза у нее потемневшие, беспокойные от страха. Недаром говорят, что солдатскую невесту легко узнать по собачьей тоске в глазах - словно жены, прощаясь, смотрят иначе!
- Девочка, - говорю я ей ласково, в сотый, в миллионный раз повторяю одно и то же и все равно не верю, что она меня слышит, - не смей обо мне волноваться, у меня самая безопасная должность во всем флоте. Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь, и мы поедем ко мне домой. Не кисни, не кисни.
- Разве он неуязвим, этот флагман? - тихо, пытливо спрашивает Роза.
Наверно, сам гросс-адмирал Лоэнграмм не выспрашивал так требовательно: это безопасно? это совершенно безопасно? - когда впервые увидал свой белый корабль. Но он-то, сколько я понимаю, не так ценит свою жизнь, как Роза ценит мою. Им друг друга ни за что не понять, на разных языках они думают и разных вещей боятся. Хотя нигде в мире нет никого храбрее Розы.
- Конечно. До него ни за что не достанут, врага к нему просто не пропустят, - не пропустят, даже положив все флоты за него, но Розе незачем об этом знать. - А мы, связисты, вообще живучие, нас боги милуют за то, что мы сами не убиваем.
- Но если корабль сбивают, умирают все, даже связисты, - возражает Роза, и нос у нее краснеет, не от слез, а от злости (мне ли не знать, когда она сердится, а когда хочет заплакать). - Если бы погибали только пилоты, если бы погибали только те, кто сами стреляют, не было бы столько жертв.
Я просчитался: она вот-вот расплачется. Все-таки я слабак: чихать мне на завоевания, на империю и на мятежников, на гросс-адмирала чихать, я только не могу вынести слез Розы. Мне-то легко ее успокаивать: а, девочка, все ерунда, я воюю в тепле и уюте, как в трамвае; а она, оставаясь на земле, не знает покоя: каждую минуту заполняет тихая, нудная тревога, как боль в желудке, и никуда от нее не деться, даже если лечь и подтянуть коленки к груди. Она сама рассказала мне об этом ночью, опершись локтем на подушку, одеяло сбросив до пояса - и я видел все родимые пятнышки на ее белой коже, я спросил, не подумав, накануне расставания: "Ну, как ты будешь жить здесь без меня?". И теперь, несколько часов спустя, поднимается во мне это знание - как она будет жить без меня; нет, больше, чем знание, хуже в сто раз: голое ощущение, как будто я сам на мгновение становлюсь Розой.
Довольно, обещаю я себе свирепо и беспощадно, довольно, наигрался, пора и честь знать: я подам в отставку, едва закончится эта война. Подам в отставку, гори оно все огнем, связисты и в мирной жизни нужны, устраиваются же выжившие как-то, ведь на одну пенсию не протянешь. Все равно мне не сделать карьеры в армии, я из штатского теста, я и стрелять-то не умею как следует. Мне не идет мой нарядный мундир.
- Я ни за что не умру, - говорю я. - Понимаешь? Ни за что. Нет здесь ничего такого, ради чего следует умирать. Это просто служба, это чужие интересы, а не мои, ради чужой забавы я не умру.
- Тише, - шепотом отвечает она, - тише, тебя услышат, еще привяжутся.
- Наплевать. Не привяжутся, я связист, куда им без меня.
Нас не слышат, наши дела никого не касаются, зря переживает Роза. Еще десять минут, а то и меньше - и все, когда же тут слушать соседей. Куда ни взглянешь - всюду стоят черные мундиры, окруженные только женщинами, как будто отцам и братьям запрещен вход сюда, на охраняемую территорию, попахивающую войной. "И непременно ешь как следует, ничего не оставляй на тарелке", - волнуется какая-то старушка, и никому не хочется смеяться над ее тревогой и над ее внуком. Пусть охранит его хороший аппетит и чистая тарелка, пусть он переварит все походные завтраки-обеды-ужины и похудевшим вернется домой. Справа неспешно и размеренно целует жену пожилой штабист, основательный и спокойный, как бухгалтер, как мелкий чиновник - осколочек невозможной мирной жизни, тот, кем каждый кадровый военный хоть раз в жизни мечтает стать, когда дело доходит до бойни и мясорубки. И между поцелуями она вставляет словечко-другое, чирикает, будто птичка, востроносенькая канареечка: "А я детям куплю теперь сапожки... укрывайся потеплее, а то тебя продует... не спорь с начальством, пожалуйста, не скандаль", - ах, она говорит "начальство" о командирах его и высших чинах, быть бы ему и вправду бухгалтером, посиживать бы в тепле на твердой земле. Мне ли смеяться над этою парой, я и сам наполовину штатский, неудавшийся штафирка, и мне хочется - признайся честно, признайся - забравшись в постель, пить с Розой кофе и стряхивать крошки с одеяла, намазывать бутерброды одним ножом на двоих. Нет в моих мечтах ни подвигов, ни завоеваний, нет даже квадратного ломтика хлеба и кубика масла - офицерской нормы, стандартного утреннего пайка.
А слева прощаются маленький молоденький капитан и красивая женщина повыше и постарше его: не сестра, не родственница, а любовница, я связист, и мне все связи видны. Ничего особенного, мало ли в армии хорошеньких юнцов, мало ли коллекционерок, что собирают их у своих ног, а потом провожают навеки? Мне-то что до них, Розе-то что до них - и всему миру сегодня на них наплевать. Да здравствует свобода перед началом странствия: оттуда не все вернутся, и напоследок им, плавающим в космическом пространстве, путешествующим по звездным картам, дарованы маленькие поблажки. Роза может сомневаться в неуязвимости гросс-адмиральского флагмана; старушка может ворчать на интендантов, по старой привычке подворовывающих - то сахара выдадут меньше, то шоколада, то мяса; а красавица может гладить по щечке капитана, который заведомо младше ее, и ничего ей за это не будет, только сам капитан, гордый и юный, спросит хмуро (а я услышу его):
- Зачем вы пришли сюда, баронесса?
- Я пришла проводить вас. Странно, что вы спрашиваете, это же очевидно. Мне хочется полюбоваться вами напоследок.
- Мы уже прощались.
- Но не так, Хильда, не так.
Наверно, я ослышался. В гуле и гуде мне все имена кажутся женскими, мне тяжко отрываться от своей невесты. Уставшее сознание выкидывает штуки, я еще поплачусь за то, что спал слишком мало сегодня ночью. Стоит скосить глаза и убедиться, что ничего не изменилось: все тот же маленький светлоголовый капитан, совсем мальчик, прощается с красивою женщиной - это ли и есть баронесса? В ней не признать аристократку, так просто она одета, не нарядилась даже на проводы - и правильно, это одна мука. Вновь пробуждается воспоминание об ушедшей ночи: "Ты меня видел красивой, - шептала мне в темноте Роза, - ты не рассердишься, если завтра я буду дурной, я не хочу наряжаться, нет сил". А мне что, я люблю ее в бедном платье и вовсе без платья, я не хочу и теперь терять ее за оборками и кружевами. Ей возвращаться домой по холоду, температура падает, на два, на три градуса опускается, и завтра, наверно, пойдет снег. Должно быть, мальчик-капитан тоже нашептал ночью что-то своей баронессе и упросил ее одеться скромно, оставить дома драгоценности и меха. Новые женские моды демократичнее старых, горничную теперь не отличишь от гранд-дамы, и я вижу, что они даже одеты одинаково - моя Роза и его баронесса, в серых пальто, как в униформе, с клетчатыми шарфиками в расстегнутых воротниках. Армия солдат и армия плакальщиц, со щитом или на щите. Мы, связисты, порченое племя, мы любим читать книжки украдкой, на вахтах в перемирие, а потом прочитанное не выбить из нас палками. На все мы находим ассоциацию или цитату, а потом выясняется, что мы цитируем запрещенную литературу.
- Разве я могла пропустить такое зрелище? Вы так хороши в мундире, Хильда.
А во второй раз ошибки быть не может. Я узнаю эти интонации - их от меня не скроешь, не спрячешь за притворною беспечностью и шуточками. В этом голосе таятся тоска Розы и ее страх, и попытки отвлечь самое себя, приспособиться к разлуке. О да, она прощается впервые и не ведает, что все уловки ей не помогут. Дважды звучит из уст женщины - женское имя, это не помеха и не скакнувшая, на миг сменившаяся частота. Да и голос капитана мягок не по-мужски: несломанный голос то ли кастрата, то ли несозревшего мальчика, то ли не мальчика вовсе. Разгадка совсем проста; в иное время я бы ей порадовался, я похвастался бы Розе - смотри, дорогая, как я умен, любые секреты раскусываю на лету. Только этот секрет и без меня известен, маленький капитан - просто девушка в мундире, вот и все дела.
У нас о ней болтают, как о диковине - как же, женщина на военном корабле, сроду такого не было. Мундир ее сильно меняет, груди не видно, бедра узкие, мальчик и мальчик, только чин высоковат для ее лет - у нас больше таких лейтенантов-желторотиков, с пушком на щеках. Но она все-таки личный секретарь гросс-адмирала, конечно, ей присвоили подходящая звание. В толпе мужчин-военных легко принять ее за своего, что в лицо, что со спины, в толпе она теряется - и ревнивая Роза не взревнует меня, не заметит, что рядом со мною будет женщина служить. А ведь это дурная примета, может быть, мы погибнем из-за нее. Да теперь уже поздно кричать "караул", нам все суеверия нипочем, мы такие нестерпимо бравые вояки.
- Обещайте мне, что не будете лезть на передовую, - красивая баронесса все шутит, но меня не обманешь, мне хочется головой покачать жалостливо: ах вы, бедная, бедная, не привыкли провожать на войну. - Вы мне нужны живой.
- Со мной ничего не случится, - отвечает ей девочка-капитан, и я наконец-то вспоминаю ее фамилию: Мариендорф, девица Мариендорф. Разве не я утешаю так же Розу, уверяю, что все дурное меня обойдет, и я вернусь целым и невредимым? Нас случайно сближает не общая служба, а наша беспомощность: ничего мы не докажем тем, кто нас любит. И красивая баронесса спрашивает бессмысленно, как моя Роза:
- Обещаете?
- Обещаю.
Я тоже обещал Розе, что Новый год мы встретим вместе, я обещал, что выбью отпуск до новой кампании, я обещал, что больше никогда в жизни не высунусь из тыла - и нарушаю обещания одно за другим. Когда тебя не упрекают, ужасно легко вытворять все, что в голову взбредет, в узкую голову незадачливой тыловой крысы. Роза то на левое, то на правое плечо перебрасывает косу, короткую, как у школьницы, с упрямым завитком, и не плачет. Она вообще не из плаксивых, слезами ее горю не поможешь.
- Дай-ка мне руку, девочка, - прошу я. - А то все решат, что мы поссорились, и всю войну будут меня жалеть.
Полно врать, никто на нас по-прежнему не смотрит, некогда, через пять или семь минут всему настанет конец. Но пусть Роза через силу улыбнется моим жалким хитростям, мне-то больше ничего не надо, мне кажется, мы можем мысленно перекликаться. А бабушка с внуком, штабист с женою, и еще две или три сотни человек не освоили это искусство, им приходится беседовать вслух. И чем тише они переговариваются, тем яснее я слышу их, будто мой слух настроен на посторонние голоса, будто я улавливаю их, как волны в радиоэфире, раньше срока выхожу на вахту. Роза молчит, и я молчу, мы держимся за руки и смотрим друг на друга, мы уже наговорились, как заключенные на свидании, и некому крикнуть нам: "На свидании полагается разговаривать! Разговаривайте". И пока мы сжимаем руки (пальцы потеют, пропитываются Розиным - не розовым - запахом), рядом длятся и длятся последние просьбы, наставления, признания, и пробиваются над ними два чистых женских голоса:
- А ваш отец?
- Мы попрощались дома. Я не хотела, чтоб он приезжал сюда, слишком тут шумно.
- Значит, не из-за меня?
- При чем тут вы, разве я знала, что вы приедете?
- Но вы хотели, чтобы я приехала? Или нет?
- Мы с вами давно попрощались, я ничего от вас не хотела.
- Да, вы правы, это было давно.
- Не смотри так, - вдруг перебивает Роза, не зная, что перебивает их. - Когда ты смотришь вот так, мне кажется, будто ты уже далеко.
- На это так тяжко смотреть? - спрашиваю я.
- Невыносимо.
Эфирные волны шумят вокруг, голоса взлетают, опережая наш флагман - их уже не нагонишь даже на скорости света. А у меня ноет сердце: дожили, еще мне не хватало инфаркта в мои годы, как меня медкомиссия-то пропустила, скажите на милость? Хорош я буду, если загнусь на борту, да не от вражеского выстрела, а от собственного упрямства, открою список случайных, дурацких потерь. Мне кажется, что я теряю Розу: кому-то из нас суждено умереть, и она может успеть раньше. Встряхнуть бы ее за плечи и прикрикнуть, как следует: только посмей меня не дождаться, только посмей умереть, уж я тебе тогда устрою!.. Да куда мне - я молчу и подслушиваю чужие излияния, и за ними уже не слышу мыслей Розы.
- Я хотела увидеть вас, Хильда.
- Ни к чему это, баронесса. Вы тратите на меня свое время.
- Ах вы, дурочка, когда вы уедете, у меня будет столько свободного времени, что я умру от тоски. Дайте мне лучше руку.
- И вы погадаете мне по руке?
- Поцелую.
- Все смотрят.
- Никто не смотрит, полно вам. Мы с вами совсем одни.
- Две минуты осталось, - тихо говорит Роза. - Давай прощаться.
Я целую ее, за две минуты я успею прикоснуться к каждой веснушке на ее осеннем побелевшем лице. Будь осторожна, Роза, не болей, не перетруждайся, не скучай, - нет времени на эти слова, не хочу я их произносить. Еще, еще минуточку... Мы будто попадаем в центр страшного состязания: все вокруг одинаково обнимаются и целуются ожесточенно. И я не удивляюсь - чему тут удивляться? - когда вдруг вижу случайно, как красивая баронесса обнимает свою девицу Мариендорф в капитанском мундире, и целует, словно невесту, целует, пока не раздается механический голос с неба: "До старта осталось сорок пять минут. Команде занять свои места. Дамы и господа, просим вам отойти за ограничительную линию". Вот и все, время вышло, и Роза прячет руки в карманы: боится, наверно, что я нарушу приказ и не отпущу ее. Зря боится - я повинуюсь, как повинуются все, я отступаю назад, но не отворачиваюсь (маленький бунт): мне хочется еще несколько секунд видеть ее - без шляпы и без перчаток, в сером пальто. Роза, Роза, алый цвет.
- Я буду тебя ждать, Аксель, - тихо выговаривает она, и ее шепот яснее и четче крика пробивает мою глухоту, - возвращайся скорее, я буду тебя ждать.
И еще я слышу эхо - искаженное эхо Розы: это красивая баронесса выпускает руку капитана Мариендорф, тоненькую такую руку, созданную для пера, а не для оружия, и говорит:
- Я буду вас ждать, Хильда.
- Дамы и господа, - равнодушно повторяет механический голос, - просим вас отойти за ограничительную линию.
Нам прокручивают дважды одну и ту же запись, если понадобится, и в третий раз поставят - но ни к чему, мы, подданные империи, удивительно дисциплинированный народ. Еще нет приказа построиться, еще можно держаться вольно - но мы все равно выравниваем ряды и подтягиваемся, переходим в состояние войны. Капитан Мариендорф застывает в нашем строю, никуда ей не деться, пусть приносит нам все несчастья на свете. Может быть, до заключения мира никто и не вспомнит, что она - все-таки женщина. Мы стоим с нею рядом и смотрим, как уходят все дальше за желтую линию моя Роза и ее красивая баронесса: клетчатые шарфики горят на их шеях, будто позывные чужих бедствий. И мне хочется сказать ей просто - мы оба в мундирах, мы оба равны, но я старше и я повидал больше: "Не плачьте, капитан, вот увидите - они нас непременно дождутся. Такие не нарушают обещаний, уж поверьте мне, капитан".

@темы: фанфики, фeмслэш, гет, Legend of the Galactic Heroes

Comments

[alena1405]

М-ль Люсиль Удивительный взгляд со стороны, когда главным героем становится кто-то из "массовки". Теперь еще посмотреть на построения имперских войск, и попытаться представить, кто из персонажей десятого плана мог бы быть этим героем.
Сначала при чтении был легкий диссонанс - слишком уж внимателен этот парень не только к своей девушке, но и ко всему вокруг, обычно мужчины больше зациклены на себе. Но когда стал раскрываться характер, всё встало на места: связист, неудавшийся штатский... всё правильно, есть такие люди, открытые для жизни; было бы мирное время, был бы журналистом. Да и момент такой: за внешними впечатлениями человек старается отвлечься от собственных тревог, и в то же время находит в поведении окружающих совпадения со своими мыслями и чаяниями.
А Хильда и Магдалена - как всегда великолепны, даже сквозь этот чуть снисходительный мужской взгляд.

Спасибо!

[М-ль Люсиль]

alena1405, спасибо вам, а мне и не за что, я, как всегда, самое себя тешила, хотелось мне сочинить что-нибудь про Хильду в мундире, а получился вот такой взгляд со стороны. Герой, боюсь, по складу характера получился ближе к "альянсовским", чем к "имперским" - и да, он из породы наблюдателей, иначе он бы и не заметил интересующих меня дам.) Но мне было очень занятно его "сочинять" - человека, которому войны ни на что не сдались: таланты Лоэнграмма его не ослепляют и не трогают, карьерных устремлений у него нет, он служит "за жалованье"... этакий гуманитарий на военной службе, среди кадровых военных.
И отдельное спасибо - за похвалу Хильде и Магдалене. Вы знаете, как мне приятно.

[Tara Aviniony]

Очень привлекательный по-человечески герой получился, простой, без наносного, один здоровый костяк.
Из тех людей, благодаря которым мир - что старый Рейх, что новый, что Альянс, что Изерлонская Республика - живут и не рушатся в тартарары.
Отношения Акселя и Розы - удивительно светлые и искренние, почему-то верится, что такая любовь взаправду может охранить от беды.

И едва намеченная, но заметная рассказчику натянутость между Хильдой и Магдаленой, прорывающаяся в коротких, односложных ответах девушки.

Не отсюда ли финальный порыв героя - поддержать боевого товарища, у которого нет такой защиты?

[М-ль Люсиль]

Tara Aviniony, спасибо за отзыв, рада, что вы прочитали. Но мне кажется, любовь тут не охраняющая от беды, а, скорее, дарующая определенное спокойствие, ощущение какой-то поддержки. У рассказчика есть то, ради чего стоит возвращаться живым, но нет чувства неуязвимости. И он храбрится, но при этом знает, что может и не вернуться, и Роза это знает тоже.
Но вот натянутости между Хильдой и Магдаленой все-таки нет, по крайней мере, ничего подобного я не закладывала в текст. Краткость ответов вызвана смущением, непривычкой к откровенностям на людях (баронесса на окружающих обращает гораздо меньше внимания), а главное - Хильда просто не ожидала, что Магдалена придет ее провожать. Только и всего.)

[Tara Aviniony]

М-ль Люсиль

натянутости между Хильдой и Магдаленой все-таки нет, по крайней мере, ничего подобного я не закладывала в текст.

Мне представилось, что Хильда уже подвела какую-то черту в отношениях, а Магдалена считает, что этот этап еще не пройден. Вот и возникло какое-то несовпадение, некая разнофазовость, вносящая дискомфорт.
И наверное Хильда еще смущается не открытым выражением чувств, хотя она действительна сдержана по природе, но еще боится оказаться недостаточно стойкой и мужественной в момент расставания, дать слабину. Она ведь даже отца попросила остаться дома.


А Аксель с Розой так в цветочной лавочке и познакомились.
Был на бульваре, где тусовались курсанты во время увольнений, цветочный магазинчик. Хозяин разрешал продавщицам продавать за меньшую цену сломанные цветки "господам офицерам" (то ли по доброте душевной, юность вспоминаючи, то ли чтоб хоть копеечка, да не пропала).
Роза по доброте душевной делала из этих цветов букетики, и парни очаровывали продавщиц, билетерш и официанток.
Вот и зашла как-то во время курсантской пирушки речь о том, что Роза из цветочной лавки всем букетики делает, а ей никто цветов ни разу не дарил. Герой наш вызвался сделать это, и выпимши немного для храбрости, заказал композицию на сумму, почти равную месячной стипендии - "Такую, какую Вам самой хотелось бы получить, фройлян!"
На следующий день одолжил к однокурсников небольшую сумму под честное слово, чувствовал себя смущенным, крутился у магазинчика, но увидев, что букетик стоит у Розы на рабочем столике, осмелел и пригласил девушку в кино, честно предупредив, что мороженым угостить ее, скорее всего, не сумеет.
Девушка посмеялась и согласилась.
А к парню надолго приклеилось прозвище "Розенриттер".
И дальше пошло понемногу своим ходом, вот уже и спят в одной постели, хоть и неженаты еще.

[М-ль Люсиль]

Tara Aviniony, право, я всего-навсего хотела провести параллель между прощанием двух пар влюбленных, только и всего.
Кхм. Ваш набросок мил, но мне все представляется несколько иначе.

[Tara Aviniony]

М-ль Люсиль

Кхм. Ваш набросок мил, но мне все представляется несколько иначе.

Уж такая картинка у меня возникла...