Да кому оно нужно, это бессмертие! ##### Роланд Неистовый шел и насвистывал дырочкой в правом боку##### Фикрайтеры всех стран, объединяйтесь! Спасем героев от садистов-авторов!#####Я не Кенни! Я Эникентий Мидихлорианович!
Название: Отдать жизнь
Автор: Мэлис Крэш
Рейтинг: PG
Персонажи: Фриц-Йозеф Биттенфельд, Райнхард фон Лоэнграмм, Зигфрид Кирхайс, Адальберт фон Фаренхайт и пр.
Категория: джен
Жанр: оживлялка
Размер: мини
Дисклеймер: на плоды фантазии Я.Г. Танаки не посягаю.
Аннотация: что сделает Тигр, получив возможность исправить что-то в жизни самого небезразличного ему человека? И будет ли для него что-то значить цена?
Возможность размещения на других ресурсах: с согласия автора
читать дальшеСолнечные лучи, как иглы, вонзаются в сердце. У Фрица не получается обманывать самого себя – еще до того, как он увидит часы и календарь, до того, как заговорит с кем-нибудь из подчиненных, память бесстрастно, как покойный Оберштайн, напомнит о событиях... теперь уже прошлой недели.
Феззанское солнце жарит изо всех сил, и не его вина, что оно кажется флот-адмиралу Биттенфельду ненастоящим. Черным. Мертвым.
Хочется бить кулаком по стене, пока не проломится штукатурка или не лопнет кожа. Но вместо этого он лежит в кровати и смотрит в белый потолок. А потом встает и тащит себя под душ. Собственное тело – груз, тяжелый и такой же мертвый, как солнце. Его солнце.
Полное впечатление, что под ребрами – пустое место. Странно только, что туда не затекает вода. Фриц включает максимальный напор и позволяет себе закричать. Ничего конкретного – просто вопль боли, который за шумом воды можно принять за реакцию на неожиданный скачок температуры. Легче все равно не становится. Он может повторить здесь все известные ему грубые слова, может хоть голос сорвать, ничего не выйдет. Что случилось, то случилось.
Вытираясь, он размышляет о том, что люди столько лет мечтали о путешествиях во времени, но так и не изобрели способ вернуться в прошлое и все исправить. Фриц не знает, куда бы отправился, имея такую возможность. На пару лет назад – чтобы притащить к Райнхарду лучших врачей? На Гайерсбург – чтобы кинуться к Ансбаху вместо Кирхайса? Но сегодня он думает о возвращении в прошлое, и эта идея не отцепится сама по себе. Впрочем, мысль не хуже любой другой, от любых мыслей сейчас одинаково больно, пустота в груди ноет... и хочется оказаться где-нибудь, где угодно, лишь бы там можно было принести реальную пользу. Даже ценой собственной жизни.
Он разворачивается, чтобы повесить полотенце, поскальзывается на влажном кафеле и падает. Лампа на потолке вспыхивает ярко, как солнце, а дальше – мгновение черноты. И холодно.
Холод заставляет моргнуть и попытаться разогнать рукой мушки перед глазами. Только это не мушки... это снежинки. Фриц удивленно смотрит на руку, одетую в перчатку. Он стоит на улице, сверху лениво падает снег, и мимо проходят люди, которым нет дела до рыжего мужчины в темном пальто поверх... судя по ощущениям, формы. Дома похожи на те, что стоят на Одине, но имперская архитектура и на других планетах имеет сходные черты. Не кидаться же на прохожих, спрашивая, где он и какое вообще число?
Биттенфельд недолго ломает голову над этой загадкой. Совсем рядом происходит событие, в которое нельзя не вмешаться: из-за угла на непозволительно высокой скорости выезжает машина и несется прямо на маленького ребенка. Его уже бежит спасать женщина, видимо, мать, но Тигр обгоняет ее без труда и выхватывает ребенка из-под колес. Машина пролетает дальше и влетает в стену, распугивая прохожих, но никто не пострадал. Кроме водителя, которому после такого удара вряд ли хорошо. И самого спасителя – затылок горит, похоже, зеркалом стукнуло. Фриц выпускает мальчика, снимает перчатку и подносит ладонь к голове. Волосы влажные и теплые, точно, до крови рассадил.
Женщина – миловидная блондинка, чем-то похожая на жену Миттельмайера, рассыпается в благодарностях, ее муж предлагает пойти к ним домой, но Биттенфельд машинально отказывается. Вместе с болью в затылке просыпается осознание того, что за мальчишка сейчас сидит на руках у обеспокоенного отца, явно не намеренного отпускать непоседу до самого дома. И кто та маленькая девочка, которая прячется за мамины ноги.
–Все же нормально, – он на ощупь надевает перчатку, не показывая этим добрым людям, что пострадал. – А я... у меня дела, я тороплюсь.
–Скажите хоть, как вас зовут, – просит фон Мюзель.
–Фриц-Йозеф, – машинально представляется настоящим именем Биттенфельд, узнает, что родителей Райнхарда звали Себастьяном и Карибель, и еще раз отказывается от помощи перед тем, как уйти.
Завернув в переулок, Тигр прижимается к стене одного из домов и тихонько смеется в испачканную перчатку, несмотря на боль. Вот и попал... в прошлое. Как и хотел.
А может, валяется в собственной ванной с раскроенным затылком. И видит реалистичные глюки. Оба варианта равноценны.
Снежинки продолжают опускаться с неба, белого, как потолок. В доме напротив ярко светится окно. Если прищуриться, может показаться, что это лампа. Моргнуть пару раз...
Запах крови никуда не делся, а вот белого вокруг поменьше. И все равно много, как и полагается в медотсеке. Фриц сидит на койке, голова все еще болит, но на ней, кажется, повязка. Да, действительно – пальцы натыкаются на бинт, и вместе с этим прикосновением становится ясно, что изменилось не только это. Биттенфельд чувствует себя моложе лет на десять. Хотя, может, так и должно быть?
Он оборачивается, пытаясь определить, где именно находится, и понимает, что он здесь не один. Соседняя койка занята, а возле нее сидит посетитель. Оба – мальчишки-подростки. Очень знакомые... особенно тот, который пострадал меньше.
В многострадальной голове торпедами проносятся воспоминания, невозможные и все же кажущиеся не менее реальными, чем другие, в которых он не служил на Изерлоне и уже хотя бы поэтому не имел возможности вмешаться в драку возле одной из шахт Торхаммера.
Но он же вмешался, верно? И, несмотря на удар по голове, помнит, как дрался и как вытаскивал побитых мальчишек из активной зоны. Даже умудрился прочесть в коридоре короткую лекцию о радиационной безопасности. Главное ведь – вовремя уйти и не нахвататься, радиация же – такая дрянь, что сначала ничего не замечаешь, а через пару лет помираешь. Или даже раньше, если много набрал. После этих слов он, кажется, и отключился...
–Вам уже лучше? – спрашивает светловолосый паренек, который может быть только Райнхардом.
–Мы очень вам благодарны, – вторит другой, приподнимаясь на локте. Полоски пластыря на лице придают юному Кирхайсу слегка хулиганский вид.
–Да ерунда, – вот только с койки лучше не вставать. Правда, лежать тоже будет больно. – Не мог же я пройти мимо и позволить им вас убить.
–Мы хотим что-нибудь для вас сделать, – осторожно переглянувшись с другом, говорит Райнхард. – У вас могут быть неприятности оттого, что вы нам помогли.
Фриц сдерживает себя. Он никогда не умел хитрить, но чувствует, что нужно вести себя осторожнее и не соглашаться сразу.
–Они мне и так светят, если командование узнает, где я был и куда шел, – небрежным тоном бросает он. – Если удастся замять это дело без упоминания меня, мы в расчете, и лучшей благодарности не надо.
–И какое имя мне не стоит упоминать? – в голосе Райнхарда уже можно уловить знакомые нотки человека, который не обещает, а делает. Фриц решился бы довериться этому мальчишке, даже не зная доподлинно, кем он станет. Поэтому спокойно называет имя, фамилию и звание, которое припоминает с некоторым трудом, а потом решает все-таки улечься. На левом боку можно устроиться так, чтобы голове было удобно. И очень легко притвориться спящим.
За спиной перешептываются мальчики: Мюзель рассказывает другу семейную легенду о том, как ему однажды спас жизнь человек с таким же именем, а Кирхайс резонно возражает, что их сегодняшнему спасителю тогда было не больше лет, чем им сейчас. Так что это совпадение, только и всего.
Под закрытыми веками начинает кружиться водоворот – словно в слив уходят длинные ленты древних микрофильмов. Голоса за спиной затихают, а потом начинают звучать с новой силой. Уже не мальчишеские, а мужские, но люди – те же самые.
–Он словно заранее знал, что произойдет, – Кирхайс. Тихо, но уверенно. – Или просто ждал любой подлости. Даже я немного растерялся, я же встречал Ансбаха раньше...
Слова падают в воронку, заставляя проявляться картины... исправленного прошлого. Теперь понятно, отчего так кружится многострадальная голова. И почему болит рука. Интересный метод – перехватывать кулак с лазерным кольцом, – но очень травматичный. Правда, если в руке еще есть чему болеть, то получится не составить компанию Валену... стоп, с ним же еще этого не случилось.
Как странно себя ведет память. Дело явно не в ударе головой, Фриц может вспомнить обе свои жизни – и короткую, и ту, что длиннее, – но одна из них кажется ненастоящей. Словно возникает из небытия тогда, когда он задает себе вопросы – что случилось? почему? И все же она лучше той, длинной. В которой этого разговора на заднем плане не было и не могло быть.
–Поэтому и растерялся. Я помню, какую ты ему давал характеристику. Ты не ожидал, что он будет мстить за хозяина, остальные – что такое вообще хватит наглости устроить... а Биттенфельд, я уверен, думал только о том, какой бы героический поступок совершить в мою честь, – Райнхард негромко, но заметно вздыхает. – Я почти вижу, как он стоит и прокручивает в голове разные сценарии, и тут один из них воплощается в жизнь на его глазах. Знаешь, Кирхайс, в этом есть и моя вина. Ты был прав, не стоило так жестко его наказывать за одну промашку, в конце концов, тогда он впервые не справился.
Фриц чувствует, как начинают гореть его щеки. Он повторил ту проклятую ошибку, причем с уверенностью, что уж в этот-то раз получится, – и после неудачи был вполне согласен, что заслужил порицание. А теперь Райнхард считает, что он рискнул жизнью из желания загладить тот проступок, и волнуется... Нужно срочно открыть глаза и сказать, что все в порядке.
Он пытается хотя бы прошептать «мой кайзер», но голоса уплывают прочь, а под приоткрытые веки забивается свет лампы. Биттенфельд лежит голым в ванной комнате своей феззанской резиденции, затылком на пороге, да еще и рукой, похоже, ударился об стену в полете, ладонь саднит. Рядом валяется полотенце, которое он машинально подбирает, вставая. Приходится цепляться за дверную коробку, потом отцеплять ткань от гнезда для задвижки... а взгляд – от крови на полу. По результатам ощупывания затылка, шишка тянет на крупное куриное яйцо, а волосы вокруг нее слиплись. Неудивительно, что так проглючило, от сотрясения последствия бывают и похуже.
Руку – под холодную воду, полотенце туда же. И – к затылку. От холода становится чуточку легче, только физически, – на душе словно йотуны нагадили. Лучше вообще сдохнуть, чем очнуться и понять, что все было сном.
В кабинете надрывается комм. Не одеваясь – все равно видно только лицо – Фриц тащится туда, по стеночке, во избежание новых падений. Кто может звонить, вариантов масса, и скорее всего, дело неотложное и важное. Звонящему вряд ли будет достаточно узнать, что флот-адмирал Биттенфельд приложился головой и временно недееспособен... то есть, не совсем недееспособен... Хель, вот думать в таком состоянии точно не получается!
Он жмет клавишу мокрым пальцем, и тут же хватается за край стола, чтобы не упасть, потому что ему звонит покойный Фаренхайт. В смысле, живой и здоровый Фаренхайт. Эмоционально реагирующий на то, что видит со своей стороны.
–Фриц, что случилось? – от тревоги друг явно забывает, что хотел сказать. Биттенфельд косится на руку, по которой стекают розоватые ручейки, и отвечает:
–Да так, ударился... У тебя что-то срочное? – звучит это настолько странно, что хочется рассмеяться. Вот только больно. И непонятно, на каком он сейчас свете. Впрочем, если на том, где все живы, то это легко узнать. – Извини, все из головы вылетело.
–Вылетит тут... ты врача вызывать не собираешься? – обеспокоенно спрашивает Адальберт. Это все еще он – его лицо, его голос и интонации. Галлюцинация продолжается. Или галлюцинацией была совсем другая жизнь, в которой этот человек погиб у Изерлона?
–Я только-только очнулся, – Фриц отнимает нагревшееся полотенце от затылка, стараясь, чтобы собеседник не заметил пятна, но тот всегда был наблюдательным. – Там с Лоэнграммом и Кирхайсом все в порядке? – вопрос все-таки срывается с языка.
–Они с визитом у матери кайзера... А что с ними может случиться? – Фаренхайт хмурится. – В отличие от тебя. Так, никуда не уходи, я сейчас сам приеду.
–Куда ж я денусь, – Биттенфельд пытается улыбнуться, но вместо этого морщится от боли. Мокрую руку сводит судорогой. Фриц переводит на нее взгляд с выключившегося экрана и видит на ладони шрам – старый, по меньшей мере трехлетней давности.
Надо что-нибудь надеть, раз сейчас будут гости, а еще – доползти до ванной и заново намочить полотенце, но он не может заставить себя двинуться с места, боясь, что наваждение рассыплется. И все же мир остается на месте, больше никуда двигаться не собирается. Сквозь боль и неуверенность мягко проступает вторая память, совпадающая с тем, что он видит вокруг. Принадлежащая этой вселенной.
«Ты ведь готов был отдать жизнь за то, чтобы все сложилось так?» – мысль кажется не совсем своей, зато заставляет наконец распрямиться, зайти в спальню за домашним халатом и избавиться от ощущения нереальности происходящего. Громко хлопает дверь, и Биттенфельд вспоминает, что сам давал Фаренхайту ключи. С каждой секундой становится все сложнее помнить ту, первую, болезненно неправильную жизнь.
Когда Адальберт вбегает в комнату, Тигр уже ничему не удивляется. Хель побери, так ведь и должно быть. Все правильно.
Автор: Мэлис Крэш
Рейтинг: PG
Персонажи: Фриц-Йозеф Биттенфельд, Райнхард фон Лоэнграмм, Зигфрид Кирхайс, Адальберт фон Фаренхайт и пр.
Категория: джен
Жанр: оживлялка
Размер: мини
Дисклеймер: на плоды фантазии Я.Г. Танаки не посягаю.
Аннотация: что сделает Тигр, получив возможность исправить что-то в жизни самого небезразличного ему человека? И будет ли для него что-то значить цена?
Возможность размещения на других ресурсах: с согласия автора
читать дальшеСолнечные лучи, как иглы, вонзаются в сердце. У Фрица не получается обманывать самого себя – еще до того, как он увидит часы и календарь, до того, как заговорит с кем-нибудь из подчиненных, память бесстрастно, как покойный Оберштайн, напомнит о событиях... теперь уже прошлой недели.
Феззанское солнце жарит изо всех сил, и не его вина, что оно кажется флот-адмиралу Биттенфельду ненастоящим. Черным. Мертвым.
Хочется бить кулаком по стене, пока не проломится штукатурка или не лопнет кожа. Но вместо этого он лежит в кровати и смотрит в белый потолок. А потом встает и тащит себя под душ. Собственное тело – груз, тяжелый и такой же мертвый, как солнце. Его солнце.
Полное впечатление, что под ребрами – пустое место. Странно только, что туда не затекает вода. Фриц включает максимальный напор и позволяет себе закричать. Ничего конкретного – просто вопль боли, который за шумом воды можно принять за реакцию на неожиданный скачок температуры. Легче все равно не становится. Он может повторить здесь все известные ему грубые слова, может хоть голос сорвать, ничего не выйдет. Что случилось, то случилось.
Вытираясь, он размышляет о том, что люди столько лет мечтали о путешествиях во времени, но так и не изобрели способ вернуться в прошлое и все исправить. Фриц не знает, куда бы отправился, имея такую возможность. На пару лет назад – чтобы притащить к Райнхарду лучших врачей? На Гайерсбург – чтобы кинуться к Ансбаху вместо Кирхайса? Но сегодня он думает о возвращении в прошлое, и эта идея не отцепится сама по себе. Впрочем, мысль не хуже любой другой, от любых мыслей сейчас одинаково больно, пустота в груди ноет... и хочется оказаться где-нибудь, где угодно, лишь бы там можно было принести реальную пользу. Даже ценой собственной жизни.
Он разворачивается, чтобы повесить полотенце, поскальзывается на влажном кафеле и падает. Лампа на потолке вспыхивает ярко, как солнце, а дальше – мгновение черноты. И холодно.
Холод заставляет моргнуть и попытаться разогнать рукой мушки перед глазами. Только это не мушки... это снежинки. Фриц удивленно смотрит на руку, одетую в перчатку. Он стоит на улице, сверху лениво падает снег, и мимо проходят люди, которым нет дела до рыжего мужчины в темном пальто поверх... судя по ощущениям, формы. Дома похожи на те, что стоят на Одине, но имперская архитектура и на других планетах имеет сходные черты. Не кидаться же на прохожих, спрашивая, где он и какое вообще число?
Биттенфельд недолго ломает голову над этой загадкой. Совсем рядом происходит событие, в которое нельзя не вмешаться: из-за угла на непозволительно высокой скорости выезжает машина и несется прямо на маленького ребенка. Его уже бежит спасать женщина, видимо, мать, но Тигр обгоняет ее без труда и выхватывает ребенка из-под колес. Машина пролетает дальше и влетает в стену, распугивая прохожих, но никто не пострадал. Кроме водителя, которому после такого удара вряд ли хорошо. И самого спасителя – затылок горит, похоже, зеркалом стукнуло. Фриц выпускает мальчика, снимает перчатку и подносит ладонь к голове. Волосы влажные и теплые, точно, до крови рассадил.
Женщина – миловидная блондинка, чем-то похожая на жену Миттельмайера, рассыпается в благодарностях, ее муж предлагает пойти к ним домой, но Биттенфельд машинально отказывается. Вместе с болью в затылке просыпается осознание того, что за мальчишка сейчас сидит на руках у обеспокоенного отца, явно не намеренного отпускать непоседу до самого дома. И кто та маленькая девочка, которая прячется за мамины ноги.
–Все же нормально, – он на ощупь надевает перчатку, не показывая этим добрым людям, что пострадал. – А я... у меня дела, я тороплюсь.
–Скажите хоть, как вас зовут, – просит фон Мюзель.
–Фриц-Йозеф, – машинально представляется настоящим именем Биттенфельд, узнает, что родителей Райнхарда звали Себастьяном и Карибель, и еще раз отказывается от помощи перед тем, как уйти.
Завернув в переулок, Тигр прижимается к стене одного из домов и тихонько смеется в испачканную перчатку, несмотря на боль. Вот и попал... в прошлое. Как и хотел.
А может, валяется в собственной ванной с раскроенным затылком. И видит реалистичные глюки. Оба варианта равноценны.
Снежинки продолжают опускаться с неба, белого, как потолок. В доме напротив ярко светится окно. Если прищуриться, может показаться, что это лампа. Моргнуть пару раз...
Запах крови никуда не делся, а вот белого вокруг поменьше. И все равно много, как и полагается в медотсеке. Фриц сидит на койке, голова все еще болит, но на ней, кажется, повязка. Да, действительно – пальцы натыкаются на бинт, и вместе с этим прикосновением становится ясно, что изменилось не только это. Биттенфельд чувствует себя моложе лет на десять. Хотя, может, так и должно быть?
Он оборачивается, пытаясь определить, где именно находится, и понимает, что он здесь не один. Соседняя койка занята, а возле нее сидит посетитель. Оба – мальчишки-подростки. Очень знакомые... особенно тот, который пострадал меньше.
В многострадальной голове торпедами проносятся воспоминания, невозможные и все же кажущиеся не менее реальными, чем другие, в которых он не служил на Изерлоне и уже хотя бы поэтому не имел возможности вмешаться в драку возле одной из шахт Торхаммера.
Но он же вмешался, верно? И, несмотря на удар по голове, помнит, как дрался и как вытаскивал побитых мальчишек из активной зоны. Даже умудрился прочесть в коридоре короткую лекцию о радиационной безопасности. Главное ведь – вовремя уйти и не нахвататься, радиация же – такая дрянь, что сначала ничего не замечаешь, а через пару лет помираешь. Или даже раньше, если много набрал. После этих слов он, кажется, и отключился...
–Вам уже лучше? – спрашивает светловолосый паренек, который может быть только Райнхардом.
–Мы очень вам благодарны, – вторит другой, приподнимаясь на локте. Полоски пластыря на лице придают юному Кирхайсу слегка хулиганский вид.
–Да ерунда, – вот только с койки лучше не вставать. Правда, лежать тоже будет больно. – Не мог же я пройти мимо и позволить им вас убить.
–Мы хотим что-нибудь для вас сделать, – осторожно переглянувшись с другом, говорит Райнхард. – У вас могут быть неприятности оттого, что вы нам помогли.
Фриц сдерживает себя. Он никогда не умел хитрить, но чувствует, что нужно вести себя осторожнее и не соглашаться сразу.
–Они мне и так светят, если командование узнает, где я был и куда шел, – небрежным тоном бросает он. – Если удастся замять это дело без упоминания меня, мы в расчете, и лучшей благодарности не надо.
–И какое имя мне не стоит упоминать? – в голосе Райнхарда уже можно уловить знакомые нотки человека, который не обещает, а делает. Фриц решился бы довериться этому мальчишке, даже не зная доподлинно, кем он станет. Поэтому спокойно называет имя, фамилию и звание, которое припоминает с некоторым трудом, а потом решает все-таки улечься. На левом боку можно устроиться так, чтобы голове было удобно. И очень легко притвориться спящим.
За спиной перешептываются мальчики: Мюзель рассказывает другу семейную легенду о том, как ему однажды спас жизнь человек с таким же именем, а Кирхайс резонно возражает, что их сегодняшнему спасителю тогда было не больше лет, чем им сейчас. Так что это совпадение, только и всего.
Под закрытыми веками начинает кружиться водоворот – словно в слив уходят длинные ленты древних микрофильмов. Голоса за спиной затихают, а потом начинают звучать с новой силой. Уже не мальчишеские, а мужские, но люди – те же самые.
–Он словно заранее знал, что произойдет, – Кирхайс. Тихо, но уверенно. – Или просто ждал любой подлости. Даже я немного растерялся, я же встречал Ансбаха раньше...
Слова падают в воронку, заставляя проявляться картины... исправленного прошлого. Теперь понятно, отчего так кружится многострадальная голова. И почему болит рука. Интересный метод – перехватывать кулак с лазерным кольцом, – но очень травматичный. Правда, если в руке еще есть чему болеть, то получится не составить компанию Валену... стоп, с ним же еще этого не случилось.
Как странно себя ведет память. Дело явно не в ударе головой, Фриц может вспомнить обе свои жизни – и короткую, и ту, что длиннее, – но одна из них кажется ненастоящей. Словно возникает из небытия тогда, когда он задает себе вопросы – что случилось? почему? И все же она лучше той, длинной. В которой этого разговора на заднем плане не было и не могло быть.
–Поэтому и растерялся. Я помню, какую ты ему давал характеристику. Ты не ожидал, что он будет мстить за хозяина, остальные – что такое вообще хватит наглости устроить... а Биттенфельд, я уверен, думал только о том, какой бы героический поступок совершить в мою честь, – Райнхард негромко, но заметно вздыхает. – Я почти вижу, как он стоит и прокручивает в голове разные сценарии, и тут один из них воплощается в жизнь на его глазах. Знаешь, Кирхайс, в этом есть и моя вина. Ты был прав, не стоило так жестко его наказывать за одну промашку, в конце концов, тогда он впервые не справился.
Фриц чувствует, как начинают гореть его щеки. Он повторил ту проклятую ошибку, причем с уверенностью, что уж в этот-то раз получится, – и после неудачи был вполне согласен, что заслужил порицание. А теперь Райнхард считает, что он рискнул жизнью из желания загладить тот проступок, и волнуется... Нужно срочно открыть глаза и сказать, что все в порядке.
Он пытается хотя бы прошептать «мой кайзер», но голоса уплывают прочь, а под приоткрытые веки забивается свет лампы. Биттенфельд лежит голым в ванной комнате своей феззанской резиденции, затылком на пороге, да еще и рукой, похоже, ударился об стену в полете, ладонь саднит. Рядом валяется полотенце, которое он машинально подбирает, вставая. Приходится цепляться за дверную коробку, потом отцеплять ткань от гнезда для задвижки... а взгляд – от крови на полу. По результатам ощупывания затылка, шишка тянет на крупное куриное яйцо, а волосы вокруг нее слиплись. Неудивительно, что так проглючило, от сотрясения последствия бывают и похуже.
Руку – под холодную воду, полотенце туда же. И – к затылку. От холода становится чуточку легче, только физически, – на душе словно йотуны нагадили. Лучше вообще сдохнуть, чем очнуться и понять, что все было сном.
В кабинете надрывается комм. Не одеваясь – все равно видно только лицо – Фриц тащится туда, по стеночке, во избежание новых падений. Кто может звонить, вариантов масса, и скорее всего, дело неотложное и важное. Звонящему вряд ли будет достаточно узнать, что флот-адмирал Биттенфельд приложился головой и временно недееспособен... то есть, не совсем недееспособен... Хель, вот думать в таком состоянии точно не получается!
Он жмет клавишу мокрым пальцем, и тут же хватается за край стола, чтобы не упасть, потому что ему звонит покойный Фаренхайт. В смысле, живой и здоровый Фаренхайт. Эмоционально реагирующий на то, что видит со своей стороны.
–Фриц, что случилось? – от тревоги друг явно забывает, что хотел сказать. Биттенфельд косится на руку, по которой стекают розоватые ручейки, и отвечает:
–Да так, ударился... У тебя что-то срочное? – звучит это настолько странно, что хочется рассмеяться. Вот только больно. И непонятно, на каком он сейчас свете. Впрочем, если на том, где все живы, то это легко узнать. – Извини, все из головы вылетело.
–Вылетит тут... ты врача вызывать не собираешься? – обеспокоенно спрашивает Адальберт. Это все еще он – его лицо, его голос и интонации. Галлюцинация продолжается. Или галлюцинацией была совсем другая жизнь, в которой этот человек погиб у Изерлона?
–Я только-только очнулся, – Фриц отнимает нагревшееся полотенце от затылка, стараясь, чтобы собеседник не заметил пятна, но тот всегда был наблюдательным. – Там с Лоэнграммом и Кирхайсом все в порядке? – вопрос все-таки срывается с языка.
–Они с визитом у матери кайзера... А что с ними может случиться? – Фаренхайт хмурится. – В отличие от тебя. Так, никуда не уходи, я сейчас сам приеду.
–Куда ж я денусь, – Биттенфельд пытается улыбнуться, но вместо этого морщится от боли. Мокрую руку сводит судорогой. Фриц переводит на нее взгляд с выключившегося экрана и видит на ладони шрам – старый, по меньшей мере трехлетней давности.
Надо что-нибудь надеть, раз сейчас будут гости, а еще – доползти до ванной и заново намочить полотенце, но он не может заставить себя двинуться с места, боясь, что наваждение рассыплется. И все же мир остается на месте, больше никуда двигаться не собирается. Сквозь боль и неуверенность мягко проступает вторая память, совпадающая с тем, что он видит вокруг. Принадлежащая этой вселенной.
«Ты ведь готов был отдать жизнь за то, чтобы все сложилось так?» – мысль кажется не совсем своей, зато заставляет наконец распрямиться, зайти в спальню за домашним халатом и избавиться от ощущения нереальности происходящего. Громко хлопает дверь, и Биттенфельд вспоминает, что сам давал Фаренхайту ключи. С каждой секундой становится все сложнее помнить ту, первую, болезненно неправильную жизнь.
Когда Адальберт вбегает в комнату, Тигр уже ничему не удивляется. Хель побери, так ведь и должно быть. Все правильно.
@темы: фанфики, джен, Legend of the Galactic Heroes
-
-
27.02.2015 в 18:07-
-
27.02.2015 в 18:40-
-
06.03.2015 в 00:44При перечитывании немного лишним кажется самый первый эпизод с маленьким Райнхардом - ведь такое спасение могло изменить слишком много: при живой матери Райнхард мог никуда не переехать, не встретиться с Кирхиайсом, да и Аннерозу могли никогда не увидеть люди старого кайзера.
Но с другой стороны, в такой светлой АУ пусть у всех всё будет хорошо *_*
Зато спасение Райнхарда-подростка на Изерлоне - это гениальный ход! Действительно, не хватил лишней радиации - и никакой болезни через десяток лет, все живы и здоровы.
Спасибо!!!
-
-
06.03.2015 в 06:51Зато спасение Райнхарда-подростка на Изерлоне - это гениальный ход! Действительно, не хватил лишней радиации - и никакой болезни через десяток лет, все живы и здоровы.
Это одна из версий моего фанона - что сыграла роль пойманная там лишняя доза.
Вам спасибо, что прочли и откомментировали!!!
-
-
29.02.2024 в 05:04Посетите также мою страничку
russbell.ru/content/ten-solid-reasons-avoid-%D0... как оформить зарубежную карту
33490-+