На лотерею

[tytania]

Пара: Эрман Титания и Аджиман Титания

Название: "Не от старости совсем"
Жанр: джен, намек на слэш
Рейтинг: PG
Предупреждение: намек на пейринг Аджиман/Идрис.

"А род Титания вырождается", - думают одновременно Аджиман и Эрман, глядя друг на друга сквозь стеклянную перемычку. Хорошо вести тайные переговоры по видеомосту: связь можно разорвать, едва заслышав чужие шаги в коридоре, и, будто в зеркало, уставиться в погасший экран. Как поют историки и реставраторы: "Любовь - это только лицо на стене"; и в этих лицах, развешанных по стенам, беспощадно проступают знаки разложения и болезней. Молодые не верят, что состарятся и подурнеют к сорока годам, молодые думают, им-то повезет, их не покинут ни красота, ни удача. Чужой пример ничему не учит, только раздражает. Да и не доживут они до сорока, если все так и покатится дальше: кого-то казнят, кто-то погибнет в бою, кто-то умрет от рака в тридцать семь.
Старики останутся живы, такие старики, как Аджиман и Эрман - поджарые, прожженные, зубастые и желчные, с юными душами. Они уже достигли предела, но не спешат шагнуть вниз: пусть любители экстремальных развлечений попрыгают с Тарпейской скалы, а они полюбуются. Им не быть ни союзниками, ни противниками, они скорее сойдут за товарищей; ведь с кем-то надо поговорить откровенно. И Аджиман поправляет ворот больничной рубахи, точно проверяет микрофон: все ли запишется, как следует? Горько пожалеет тот, кто попытается использовать сказанное против него; это безнравственно, - скажут шпиону и погрозят пальцем, - а вы, лорд Идрис, дурно воспитаны, как вам не стыдно.
- Поправляетесь, лорд Аджиман?
- Кажется, да, граф Эрман.
- Выглядите вы не худо.
- Вы очень любезны.
Это не ложь, а вежливость, кто угодно на месте Эрмана сказал бы Аджиману то же самое - и Аджиман поблагодарил бы, улыбнувшись и наклонив голову. Выглядит он худо, и ранение здесь ни при чем, всему виною морщины, сухая белая кожа, складки у рта. Вполне возможно, что он болен какою-нибудь изысканной болезнью, а еще вернее - он ничем не болен, просто в жилах у него течет ленивая холодная кровь. И лучше увядать с достоинством, чем, подобно графу, сиять красным носом пропойцы, хитро мигать мнимо подслеповатыми глазами, потирать вечно замерзшие руки. Не только подданные увлекаются пышным умиранием, но и любовники с извращенными вкусами слетаются к костям, надеясь поживиться. Тем хуже для них, Аджиман всех переживет и вздохнет на похоронах: бедняжка, бедняжка, он был так молод, она была так молода!..
- Жаль, что я сейчас так далеко, я бы непременно вас навестил и засвидетельствовал свое почтение.
- Ничего, я переживу. Побеседовать мы можем и так, а цветы и апельсины мне принесут без вас.
- Вы же, кажется, не любите апельсины.
- Что поделаешь, - вздыхает Аджиман, - они полезны. Но надеюсь, вы вызвали меня не затем, чтоб поклясться мне в верности? Только попробуйте, и я выключу связь, мне нельзя волноваться.
- Ну конечно, нет, - даже обижается Эрман, - за кого вы меня принимаете? Я верен не вам, а клану Титания.
- Камень с души, а я уж думал...
- Сами знаете, личная верность - удел детей.
- К счастью, вы уже не ребенок. Даже не знаю, кто бы мог быть мне лично предан...
- Да кто угодно. Возьмем для примера лорда Идриса...
Эрман слишком много общался с профессорами, теперь он с пол-оборота впадает в академический тон. Возьмем лорда Идриса, как берут интеграл, сделаем допущение, проведем прямую из точки А в точку В. Аджиман с удовольствием слушает его, после литературных речей поневоле заскучаешь по математической четкости. Молодежь падка на театральные эффекты и риторические фигуры, а Аджиман переел прекрасного, его желудок сейчас просит легкой пищи. Чем суше монолог, тем проще усваивается; Эрман хорош на трибуне и на кафедре, ему бы лекции читать очкастым серьезным студентам. Он распинает Идриса, как лягушку на стекле: смотрите - вот гипертрофированные амбиции, вот воспаленная преданность, вот начатки паранойи, вот хроническое одиночество. Диагноз ясен? Опишите похожий случай и принесите конспекты на следующее занятие.
- Так что лорд Идрис заинтересован в своей власти, и ради собственной выгоды предаст клан - но не предаст вас, лорд Аджиман.
- И я так думаю, - соглашается Аджиман, - если б он хотел избавиться от меня, то давно бы задушил подушкой. Вы же видите, я сейчас не могу всерьез сопротивляться.
Он легонько разводит руками, открывая повязку в вырезе рубахи. Он преувеличивает свою слабость, свою зависимость от лекарств, бинтов и "полного покоя"; правило хищника - затаиться в норе, зализать рану, а потом нападать. Ему все верны, потому что он воплощает клан, а кто, собственно говоря, верен Идрису с нервным румянцем на щеках? Пара дюжин честолюбцев, полсотни запуганных подчиненных, глупый младший брат и умная любовница - вот и все его доблестное войско, плюс-минус тысяча солдат. Вольно ему петушиться и звать врагов на честный бой, вольно ему улещивать, очаровывать, заманивать и угрожать - авось кто-нибудь да соблазнится. Но в первом же сражении его разобьют вдребезги и предложат либо сдаться, либо выстрелить в висок, а там, глядишь, и помилуют. Ссылка и каторга - какая благодать, маленький Идрис еще не понимает, как сильно ему повезет - если, конечно, он доживет до каторги. Давайте обойдемся без крови, - без слов предлагает Аджиман, и Эрман кивает: давайте-давайте, будем гуманистами, в нашем возрасте это простительно.
- И тем не менее, он не смеет покушаться на вашу жизнь.
- Помилуйте, граф, да он оберегает меня от всех опасностей, истинных и мнимых. К сожалению, мы пока не можем договориться о том, кто именно угрожает мне больше всех.
- Надеюсь, это поправимо.
- Лорд Идрис всегда прислушивается к разумным доводам.
- Особенно из ваших уст, лорд Аджиман.
Эрмана не удивишь ни сплетнями, ни правдой похлеще сплетен; он, знаете ли, всего навидался. У каждого человека есть свой маленький гадкий секрет: у Идриса - привязанность к Аджиману, у кого-нибудь другого - коллекционирование ношеного женского белья, любовь к порке, влечение к ампутантам. Идрис еще довольно невинен и романтичен, ему по душе импозантная власть с благородною сединой. Так приятно целовать эти худые, но поразительно красивые руки. И будь Эрман Безземельным лордом - Идрис бы на него ни на что не клюнул, оплывший алый нос затмил бы для него сияние титула. Ничего, не очень-то и хотелось. Не зря Эрман признается самым близким друзьям и зеркалам, что с дурами и глупыми мальчишками даже спать не может, как бы милы они ни были.
- Не волнуйтесь, я думаю, мы в этот раз обойдемся без большой войны. Какие счеты между своими?
- Лорд Идрис, кажется, считает лордов Ариабарта и Жуслана заговорщиками.
- Простительное заблуждение, не принимайте его всерьез. Зато я уверен в их верности, это гораздо важнее.
- Значит, нам удастся преодолеть и этот кризис?
- Я молюсь об этом. Только не спрашивайте, кому.
- Когда все закончится, вы сохраните власть, не правда ли? Клан нуждается в сильном правителе.
- Видите ли, граф, я рассчитываю на благоразумие ваших подопечных, они достаточно умны, чтоб уберечь клан от развала. Когда все закончится, я с легким сердцем уйду в отставку.
- И чем же вы будете заниматься на досуге? - с любопытством спрашивает Эрман.
- Ну конечно, выращивать розы.
- Как Диоклетиан?
Аджиман улыбается и ничего не отвечает. Не стоит ловить Эрмана на намеренной ошибке: оба прекрасно знают, что Диоклетиан, да будет пухом ему земля, с которой он давно смешался, - предпочитал возиться с капустой. Ах, как старательно он ухаживал за ровными кочанами, как обирал слизняков с листьев, как поливал на закате аккуратные грядки и думал о Риме, где пыль, шум, гам, бестолковщина, и на рынке заламывают дикую цену за вялые кочерыжки... Аджиман слишком элегантен, чтоб обращаться в огородника, Аджиман поднимется ступенькой выше, но отберет у покойного Диоклетиана удачную реплику и скажет насмешливо, едва к нему придут просители и позовут обратно: "О, господа, если б вы видели, какая роза расцвела в моем саду, вы бы не стали отвлекать меня глупостями".
- А что же будет с лордом Идрисом?
- Рано или поздно мне понадобится помощник. Я не молодею.
Можно ли выдумать для Идриса наказание страшнее? Он бы, пожалуй, предпочел казнь или ссылку - заключению в розовом саду. Как со стеблей срезают шипы, так и ему подрежут крылья и когти, насильно привьют благонравие, миролюбие и кротость. Посмотрим, долго ли он протянет в таких чудесных условиях, посмотрим, не сложит ли он голову раньше, в грядущих со дня на день катастрофах. Аджиман играет им, как любимой куклой, Аджиман не желает ни ломать его, ни выбрасывать, и все-таки помнит, что Идрис - только кукла. Коппелия-Офелия, непременная жертва чужих расчетов: ножницы щелкают, перерезая нитки, и она падает наземь.
- Согласится ли он последовать за вами? Отставка станет для него позором.
- Боюсь, он будет не в том состоянии, чтоб выбирать. Вы так не думаете? Или вы не рассчитываете на победу наших с вами друзей?
- Что вы, лорд Аджиман, - улыбается Эрман, - если вы поддержите их, все будет в порядке. Ведь вам известна расстановка сил.
- Вот кстати, как хорошо, что вы напомнили. Передайте, пожалуйста, лорду Жуслану, что надо постараться обойтись без кровопролития. Нам ни к чему лишние жертвы, не так ли?
- Лишние ни к чему, а необходимые?
- Ну-ну, граф, вы ли это говорите? Вы же всегда выступали за мирные решения проблем.
Эрман только руками разводит: он первый пацифист в клане Титания, он всей душой за переговоры и разоружение. Если невтерпеж, повоевать можно с кем-нибудь другим, мало ли бунтовщиков на свете. Какие ссоры между своими, не за то боролись их отцы с их дедами. И от умников вроде лорда Идриса следует побыстрее избавляться, пока они не развязали гражданскую войну. Бюджет, знаете ли, не выдержит активных боевых действий, лопнет, как воздушный шарик. Эрман заранее все просчитал и рад поделиться своими выводами: тут один заговор, тут другой, тут лорды Жуслан и Ариабарт, тут обиженный на весь мир лорд Идрис, а вот тут еще развеселые мятежники, за которыми не угнаться. Что будем делать? Не лучше ли побыстрее прихлопнуть одного тщеславного юнца и заняться серьезными делами? Плакать о нем никто не станет, его даже родственники разлюбили; ему - пышные похороны, им - хорошую пенсию и пожизненную поддержку, сестер замуж, любовницу в замок на окраине, и все шито-крыто, пожалуйте жить дальше. А венки из роз пусть плетет с Аджиманом кто-нибудь другой, мало ли у него подруг.
- Лорд Аджиман, боюсь, что неразумно оставлять лорда Идриса в живых. Мне искренне жаль, он еще очень молод, но после поражения он озлобится и станет опасен.
- Ничего страшного, я посажу его на цепочку, и он присмиреет, - легкомысленно отвечает Аджиман. - Не хочется его убивать, он забавный мальчик.
Этот забавный мальчик, возможно, сейчас подслушивает их разговор и белеет от злости. Но Аджиман играет наверняка: если Идрис убьет его, то потеряет последнюю защиту и превратится в преступника, на него повесят и первое покушение, осудят единогласно и отправят на эшафот. Никаких апелляций и отсрочек, приговор приводится в исполнение в двадцать четыре часа. Лучше уж ему проглотить без звука все, что он слышит: промолчи, детка, за умного сойдешь. А Эрману и вовсе нечего бояться, до него Идрис ни за что не дотянется, руки коротки. Вот как они оба удобно устроились: поговорят пару минут, дорешают судьбы мира и пойдут пить чай с бутербродами. Ровно пять, время полдника, до войны еще далеко.
- А все-таки, зачем вы связались со мной, граф Эрман?
- Я хотел пожелать вам скорейшего выздоровления, только и всего.
- Когда мы встретимся в следующий раз, я буду уже здоров.
- Надеюсь на это.
Они встретятся на параде, на пиру, на выборах нового Безземельного лорда, они побеседуют о стипендиях, библиотеках и букетах, улыбаясь и кивая знакомым. Что с них взять, они пожилые интеллигенты в веселой толпе, в последний раз они выстоят светскую мессу, прежде чем уйти на покой. Род Титания выродится и падет, но они этого не увидят. Легко обвинить их в упрямстве, легко сказать, что они цепляются за стариковскую власть, вырывают и выбрасывают юные побеги. Но это будет ложь. Настоящий старик - Идрис, старше всех, древнее и упрямее, и горячая кровь не может его омолодить: он смотрит назад, он тоскует о вчерашнем дне. И если он умрет, то без посторонней помощи - просто его дряхлое сердце откажется биться на двадцать пятом году.
Всех-то мы с вами переживем, думает Эрман без сожаления, и в конце концов перейдем на "ты", и станем говорить друг другу: "А помнишь?". А помнишь, как мы хоронили мальчика Залиша? А помнишь, как мы отдали власть двум братьям? А помнишь, как они были дружны - больше, чем любовники или супруги? Удивительно, теперь и не увидишь такой любви. А помнишь, как мы сами были молоды? Мы ни капельки не изменились с тех пор. А помнишь бедного Идриса? Он был хорошенький, но такой глупый.
- Неужели вам его совсем не жаль? - спрашивает Эрман без задней мысли: ему любопытно, вот и все. - Признаться, я всегда думал, что он ваш любимый ученик, а вовсе не лорд Жуслан или лорд Ариабарт.
- Ах, граф, ведь я экзаменатор. Что мне делать, если мой любимый ученик плохо выучил уроки? Я же не стану лгать. Он мне нравится, я его очень люблю, я бы хотел поставить ему отличную оценку, но истина мне дороже.